Лисичка-сестричка
Название: Морок
Автор: Танья Шейд
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Граф/Сара, Герберт, мельком Альфред/Магда
Категория: гет
Жанр: AU, романтика, драма, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: OOC, насилие, НМП, смерть второстепенного персонажа
читать дальше- Так и не покажешь? – Герберт, нежно любимый сын графа фон Кролока, вновь попытался заступить дорогу Куколю. – Говоришь, какой-то юноша моему отцу послание шлёт? Интересно, а почему ему, а не мне? И что за юноша такой? Ну-ка рассказывай!
Сжигаемый любопытством, вечно молодой и прекрасный вампир вертелся чуть ли не волчком, поминутно облизывал клыки – но понимал всю тщетность своих усилий. Слуга никогда не отдаст ему того, что предназначается отцу – а значит, выведать секрет можно только хитростью. Вздохнув, Герберт в один миг превратился из бессмертной бестии в добропорядочного светского господина и уступил Куколю дорогу в отцовский кабинет. Однако сам, оставаясь за дверью, навострил уши – которые даже без усилий могли услышать, как шуршит мышь в другом конце замка.
Проснувшись в гостевой комнате в трактире, что ещё недавно принадлежал Йони Шагалу, Альфред не сразу открыл глаза – очень уж не хотелось расставиться с грёзами, где они с Магдой бродили по улицам весеннего Кёнигсберга и Магда была так счастлива, что Альфред освободил её от скучной жизни в глуши и показал ей большой широкий мир.
Однако профессору Абронзиусу не было никакого дела до мечтаний влюблённого юноши. Настойчиво тряся Альфреда за плечо, он уговаривал его спуститься вниз, потому что, по его словам, там происходило нечто, угрожающее будущей карьере начинающего учёного.
В зале Альфреду открылась странная картина: Ребекка яростно спорила о чём-то с Сарой, а Магда стояла, потупив глаза и явно желая что-то сказать, но не смея прекословить своей хозяйке.
- Наконец-то вы пришли, сударь! – Ребекка прямо-таки расцвела. – Не дело матери самой дочь сватать, но я уж прошу вас: возьмите за себя Сару, увезите с собой, подальше от упырей этих! Ведь красавица она у меня, не пожалеете, а эти мертвяки в ваши края не сунутся! Порадуйте сердце старой матери!
Такого поворота Альфред не ожидал. И как ему теперь быть? Сказать, что его сердце уже принадлежит Магде? Но тогда получится, что он бросает Сару в беде. Послушаться Ребекки и забрать с собой Сару? Но это будет предательством по отношению к Магде.
На выручку ему неожиданно пришла сама Сара.
- Да что же вы говорите, матушка! – голос её звенел от возмущения. – Я же весь день объясняю вам, что я замужняя дама, а потому не могу обвенчаться с другим! Не может у женщины быть двух мужей, а я своему супругу верна! Пожалуйста, не позорьте меня перед людьми, не выставляйте распутницей!
Ребекка залилась слезами, а Альфред ничего не мог сделать. Неизвестно, сколько он простоял бы так, досадуя на свою беспомощность - если бы дверь трактира вдруг не распахнулась.
В уютный зал ворвался порыв вьюги - а следом вступил и тот, чьё имя здешние обитатели не могли произнести без содрогания. Нежданный посетитель вынул из-под плаща лист бумаги и протянул его Ребекке.
- Я здесь по просьбе вашего постояльца, - раздался его голос. – Надеюсь, вы не откажете умирающему в последнем желании?
Взглянув на записку, госпожа Шагал не сказала больше ни слова. И не пыталась помешать графу фон Кролоку, когда тот проследовал наверх, в один из гостевых номеров, словно развешанные повсюду связки чеснока совсем не пугали его.
Запах крови так ударил графу в ноздри, что на миг он едва не потерял власть над собой, превратившись в безумного зверя, почуявшего добычу.
Однако многолетняя привычка держать лицо взяла верх, и Кролок с любопытством взглянул на обитателя этой комнаты – которой, судя по всему, даже без его вмешательства скоро пришлось бы стать усыпальницей.
Тот же с неимоверным усилием оторвал голову от подушки и проговорил:
- Доброй вам ночи, мой господин.
В речи его слышался иностранный акцент, но не это сейчас было важно.
- Так это ты – Антонин, что послал мне письмо? – в голосе графа прозвучали нотки, выдававшие искренний интерес и ещё – поспешность.
- Да, мой господин, - отвечал юноша, которого назвали Антонином. – И я буду благодарен вам целую вечность, если вы исполните мою просьбу. Ведь вам это ничего не стоит, а мне вы спасёте жизнь.
- Ты зовёшь это жизнью? – с презрением произнёс Кролок. – Глупец! То, о чём ты меня молишь – хуже смерти, это отвратительное подобие жизни, существование без души, с одной лишь вечной жаждой, тоской по свету, которого ты никогда больше не сможешь обрести! Пожалуй, ты отчасти нравишься мне своей дерзостью – поэтому я говорю тебе всё это, вместо того чтобы перегрызть горло сразу же. Как только тебя коснутся мои клыки – душа твоя погибнет, глупый юноша.
- Душа человека бессмертна, - прозвучал спокойный ответ Антонина. – Она пребудет вечно, и никакая сила не способна её уничтожить. Разве вас не учили этому во времена вашей молодости? Ведь вы человеком родились, разве не так? Почему же вы считаете, что ваши клыки могут погубить то, что создано самим Творцом? Почему считаете, что ваша собственная душа умерла, когда много лет назад вашей шеи коснулись чужие клыки? Как вы могли в это поверить, если это противоречит всему, во что вы верили раньше?
- Ты считаешь себя философом, - в голосе графа на миг послышалась едва заметная нотка горечи. – А что ты скажешь на это?
Он встал во весь рост перед большим зеркалом, что висело по правую руку от кровати – и то отразило пустоту.
- Мы не живём, - глухо произнёс вампир. – Нас нет. Мы – это пустота, занявшая место наших душ. Твой разум может заблуждаться, но разве не веришь ты своим глазам?
- Вы полагаете, что душа – это отражение? – спросил Антонин. – А почему же тогда в зеркале видны предметы, которые мы зовём неодушевлёнными? Эта кровать, одеяло, стены – они не имеют души, но в зеркале отражаются. Разве это не доказывает, что ни отражение в зеркале, ни его отсутствие не имеют к душе никакого отношения?
Слабость заставила юношу умолкнуть на пару секунд, затем он заговорил снова.
- Я знаю, что вампир после обращения испытывает невыносимую жажду. Вот почему перед вашим приходом я воспользовался новым экспериментальным устройством для переливания крови, чтобы сохранить часть своей крови в сосуде. Сразу же после обращения я её выпью, и таким образом смогу утолить жажду, не причинив никому вреда. Поскорее же! Если я умру – поздно будет и для меня, и для вас.
Наивный мальчик! Пожалуй, графу стало даже жаль его. Начитался учёных книг и воображает себя мудрецом. Впрочем, почему бы не пойти бы ему навстречу, если он так просит?
- Ты сам пожелал стать моей добычей, - проговорил Кролок чуть менее уверенно, чем обычно. – И я подарю тебе бессмертие.
Его клыки пронзили кожу человека. Юноша же смотрел на него с бесконечной надеждой, как на врача, который спасёт его от тяжёлой болезни…
Кролок жадно глотал хлеставшую из раны жидкость, и каждая её капля дарила ему невыразимое словами наслаждение. Тело его словно оживало - клетка за клеткой, сердце, казалось, готово было вот-вот забиться. С каждым глотком приходила новая волна тепла, разгоняющего могильный холод.
Не хватало лишь привычного горьковатого привкуса… Почему?
Кровь его жертв всегда давала вампиру несколько мгновений блаженства – но она давала и боль, без которой это блаженство не могло существовать. Сейчас же боли не было, жидкость, капля за каплей возвращающая ему силы, походила не на дурманящее вино, а на чистейшую родниковую воду! Возможно, это потому, что он не отбирает жизнь, а даёт её?
В пустой комнате Эммерих фон Кролок смотрел на тело юноши Антонина, который вот-вот должен был вернуться в этот мир. Кровь, припасённая Антонином для себя, не волновала его совершенно, потому что жажда прошла полностью – впервые за много веков.
Что говорил этот странный юноша? Душа бессмертна, её невозможно уничтожить... Но это значит, что и его душа не умерла? Она должна где-то быть, даже если её нет в теле?
Лунный свет заливал комнату, столь яркий, что, пожалуй, и человеку всё вокруг было бы видно словно при солнце.
Кролок протянул руку, подставляя её лунному лучу. Часть лучей отражалась от зеркала, и в причудливых бликах на полу отражённый свет смешивался с истинным… Или, возможно, он и был истинным, лишь ослаб из-за того, что ему пришлось оттолкнуться от зеркальной поверхности? Ведь его источник – всё та же луна. Нет, нет, луна лишь отражает солнечные лучи, как зеркало…
Зачем он обо всём этом думает? Лучи, посланные солнцем, до вампиров не доходят, потому что само солнце ночью скрывается за горизонтом. Но они достигают ему подобных, отражённые луной! Как могло получиться, что все эти годы благодаря луне солнце посылало ему свой свет, вопреки всем препятствиям, воздвигнутым природой и мистическими законами - а он понял это лишь сейчас?
Что, если его душа, хотя и разлучённая с телом, по-прежнему пытается достучаться до него сквозь преграды мироздания – а он не видит этих знаков, не может их распознать? Случалось ли с ним нечто такое, что возможно было бы истолковать как послание души?
На луну набежала туча, и в комнате сразу стало темнее – сквозь завесу лучи пробивались с трудом. Но те, что пробивались, были настоящими, хотя и казались такими тусклыми…
Понимание истины поразило того, кто столько лет был владыкой немёртвых. Как можно было оставаться таким слепым все эти годы? Как, почему он допустил, чтобы его поработил морок?
Ведь очарование, столь похожее на любовь, которое раз за разом пробуждали в нём приглашённые на бал девушки, было не чем иным, как зовом его души! Каждой из своих невест он говорил правду, которую считал ложью, с каждой он мог бы найти свою судьбу – и каждую терял, когда разум ему застилала жажда крови.
Если бы только можно было исправить то зло, которое причинил он этим девушкам и другим людям!
Но пока есть жизнь – есть и надежда. А мертвец – это лишь тот, кто спит в гробу вечным сном, кто не желает уже ничего и не нуждается в пище.
Он едва не пропустил мгновение, когда Антонин начал пробуждаться. Вот шевельнулись веки юноши, вот приоткрылся рот, в котором виднелись заострённые зубы. Поспешно схватив сосуд, Эммерих фон Кролок поднёс его к губам Антонина. Рывком поднявшись, тот вцепился в сосуд обеими руками и принялся жадно пить, не замечая ничего вокруг. Затем, покончив со своим первым в новой жизни завтраком, отбросил сосуд прочь и улыбнулся графу счастливой улыбкой.
- А я ведь думал, что вы войдёте через окно, - признался он. – Здесь ведь кругом чеснок. Не мешает?
- Хорошая у тебя привычка – приглашать гостей в дом через окно, - притворно возмутился Кролок. – Книги ты, видимо, читаешь, но не по этикету. И в жизни после смерти ты разбираешься вовсе не так хорошо, как полагаешь. Иначе знал бы, что, пригласив в человеческое жилище высшего вампира, ты отдал весь этот трактир во власть немёртвых…
- Что?
Кролок победно усмехнулся – наконец-то ему удалось увидеть Антонина растерянным!
- Отныне я могу входить сюда сколько угодно, как и любой из моих подданных, - намеренно чеканя слова, проговорил он. – И чеснок меня не остановит. Как и моего сына, которому, наверное, уже надоело прятаться за выступом возле окна. Залезайте же внутрь, Герберт, в комнате вам будет удобнее. Наш с Антонином разговор вы слышали, так что секретов между нами нет.
Сын графа, до того висевший на стене трактира, прижавшись к ней, как ящерица, тут же оказался внутри и первым делом старательно обошёл вокруг Антонина, словно желая осмотреть его со всех сторон.
- А ты мил, - заявил он, с удовольствием запуская руку в волосы юноши. – Пожалуй, я с удовольствием научу тебя играть на клавесине, если примешь моё приглашение в замок.
- Правда, мой господин? – Антонин, которого сначала немного смутил такой восторг графского сына по поводу его персоны, теперь, казалось, даже обрадовался. – Вы клавесинист? Тогда вы сделаете мне настоящий подарок: я всегда так любил звучание клавесина, но люди, увы, сейчас отдают предпочтение фортепиано…
- Договориться вы сможете и позже, - вмешался граф. – Сейчас вы, Герберт, покинете трактир через окно, а ты, Антонин, последуешь за мной. Мне нужно отсюда кое-что забрать, прежде чем возвращаться в замок. И вот что ещё, Герберт… никому из моих подданных не говорите, что этот трактир уже не защищён от вампиров.
- Ну чего вы все испугались? – в который уже раз говорила Сара. – Будь мой супруг вампиром, он не смог бы сюда войти – ведь вампиры боятся чеснока! Сколько можно обвинять Эммериха невесть в чём! Почему вы во мне не подозреваете вампира? Ведь я провела в родовом замке Кролоков более суток, и его хозяева уже десять раз убили бы меня, если бы были вампирами!
- А может, ваша дочь права, госпожа Шагал? – робко предположил Альфред. – Ведь мы не видели раньше никаких вампиров, кроме ваш… кроме того, который пытался напасть на Магду. Почему вы решили, что граф фон Кролок – вампир? Потому что он пришёл в трактир посреди ночи? Но мы с профессором Абронзиусом тоже появились здесь ночью! Или потому, что его слуга – горбун? Как учёный я могу сказать вам точно, что искривление позвоночника не имеет никакого отношения к нечистой силе…
- Спасибо тебе, Альфред, - у Сары на глаза навернулись слёзы. – Спасибо за такие слова. Если бы я могла хоть как-то тебя отблагодарить… Ах!
С возгласом радости Сара обернулась навстречу своему любимому, который незаметно спустился в залу. С ним был Антонин, приезжий юноша, который появился в их краях около месяца назад, но очень скоро тяжело заболел.
Сейчас, однако, Антонин казался вполне здоровым и очень счастливым.
- Вот человек, которому я только что спас жизнь, - произнёс граф. – Его болезнь зашла так далеко, что ему пришлось заглянуть в глаза смерти – а такое ни для кого и никогда не проходит даром. Поэтому, возможно, кто-то из вас может найти в нём что-то странное, не поддающееся разумному объяснению… Но что бы ни случилось, всегда помните, что это – человек, у которого есть душа. И ещё кое-что. В вашем трактире есть служанка по имени Магда. Постарайтесь как можно скорее найти для неё жениха в другой деревне, подальше отсюда, а ещё лучше – в городе. Это всё, что я должен был сказать. А теперь отдайте мне мою жену.
В полной тишине Сара подошла к своему супругу. Тот нежно поцеловал её в лоб, затем взял под руку – и они ушли.
Сани мчали их сквозь зимний лес, а луна, необычайно яркая этой ночью, сияла прямо над головами. Сара глаз не сводила с Эммериха. Каким же красивым он был без маски – она запомнила это ещё с первой встречи! Как нежны его поцелуи, каким умиротворением сияют глаза, в которых раньше можно было увидеть лишь голодный блеск, смешанный с затаённой печалью. Отныне Сара была уверена, что всё плохое осталось позади, и впереди их ждёт одна лишь радость.
- Мы ведь теперь всегда будем жить в вашем фамильном замке, правда, милый? – спросила она с улыбкой. – Он такой красивый, вот только убраться там немного придётся… Но зато как там всё потом засверкает! И наши дети будут бегать по его коридорам, а потом – учиться верховой езде в замковом дворе…
- Всё так и будет, как вы говорите, Сара, любовь моя, - повернулся к ней Эммерих. – Вот только, увы, я не смогу быть с вами вместе всегда. Эта ночь воскресила во мне человека, а потому я больше никогда не смогу убивать. Но и жить без крови других людей я тоже не могу. Мне остаётся только одно: покидать иногда замок и уезжать в город. Там я мог бы иногда навещать в больнице умирающих – возможно, кто-то из них захочет принять от меня вечную жизнь, взамен напитав меня своей кровью, как это случилось с Антонином. К тому же способу питания придётся прибегнуть и Герберту. Он невольно стал свидетелем того, что произошло со мной – и потому тоже больше не может убить. Как же я сейчас жалею о том, что я – высший вампир! Будь я таким, как мои подданные, мне не пришлось бы тайком прокрадываться в больницы, чтобы поесть!
- Мы найдём выход, - быстро заговорила Сара. – Обязательно. Вы говорите, что тот юноша Антонин, которому вы спасли жизнь – начинающий учёный, а ещё у нас в трактире, то есть в трактире моей матушки, живёт сейчас профессор, который изучает вампиров! Вот пусть он и изучает Антонина – наверняка тот будет только рад послужить науке! Всё будет хорошо, милый мой Эммерих. Вы уже смогли сохранить мне жизнь, спасти жизнь другому человеку, научились слышать зов вашей души и отличать истину от морока – так сумейте же и поверить в чудо, как в ночь нашей встречи в него поверила я!
- Я постараюсь, - очень серьёзно ответил граф, глядя ей в глаза.
Дни и ночи побежали своим чередом. В деревне постепенно начинали забывать о невероятных событиях, что развернулись в трактире Шагала – а может, просто не хотели вспоминать. Ну, загрызли трактирщика волки, ну, вышла его дочка за какого-то богатого господина – что же в этом особенного? И какая разница, чем занимаются в своём номере заезжие иноземцы, что называют себя учёными?
Честно говоря, одному из этих учёных, по имени Альфред, не терпелось завершить все эти вампирские дела и уехать домой в Кёнигсберг с красавицей Магдой. В конце концов ему удалось убедить профессора, что из Антонина получится более надёжный ассистент, тем более, что этого ассистента можно ещё и изучать, не тратя силы на поиски таинственных вампиров в каком-то полуразвалившемся замке.
Сам Антонин чувствовал себя неплохо, на голод не жаловался. Возможно, потому, что первой его трапезой стала собственная кровь, а возможно, благодаря разработанной им экспериментальной диете, действие которой он проверял лично на себе, записывая результаты в дневник. Суть диеты заключалась в том, чтобы питаться хотя и понемногу, хотя и звериной кровью - но трижды в сутки, как это принято у людей. Таким образом, организм постепенно привыкнет к тому, что без пищи его не оставят, и не станет бить тревогу.
Виделся Антонин и с вампирами в замке: Герберт сдержал обещание обучить новообращённого игре на клавесине, и порой они проводили в покоях графского сына ночи напролёт, что очень не нравилось Абронзиусу – ведь он из-за этих уроков музыки лишался доступа к объекту своих исследований.
Герберт же сиял от радости: у его ученика оказался прекрасный музыкальный слух, а обострённые чувства вампира позволяли Антонину различать в любой мелодии тончайшие оттенки.
Ребекка вконец смирилась с замужеством дочери, благодаря тому что Сара нередко навещала её в сопровождении слуги и каждый раз первым делом просила у матери зеркальце – якобы для того чтобы поправить причёску, на деле же для того чтобы мать видела: в вампира она не превратилась, страшный граф фон Кролок не сделал её порождением ночи, и вообще они счастливы вместе.
С отцом Сара виделась каждую ночь. Йони Шагал старался казаться вполне довольным новой жизнью, но что-то его угнетало, и Сара это понимала. Они никогда не были особенно близки, но отец есть отец, и в сердце дочери он всегда будет занимать особое место. А поскольку разговорить Йони молодой графине фон Кролок не удавалось, то порой бессилие всерьёз омрачало её дни в замке – но ночью рядом был Эммерих, а потому Сара снова верила, что всё в конце концов будет хорошо.
Желая скрасить одинокие дневные часы, молодая графиня нередко бродила по заброшенным коридорам замка, забиралась в самые потайные комнаты, в которых даже хозяин, наверное, не бывал веками.
Старинный портрет, покрытый паутиной, привлёк её внимание сразу же. Искусный художник, имени которого, наверное, теперь никто и не вспомнит, изобразил на картине господина в парадном одеянии, с гордой осанкой, в одной руке – шпага, на которую тот опирается, словно на трость, в другой – роскошная шляпа, украшенная перьями.
Лица было не разглядеть: холст на его месте был содран, словно кто-то в ярости полоснул по нему острым ножом… или когтями. Лишь глаза, живые, ярко-синие, по-прежнему взывали к зрителю, словно их обладатель желал рассказать что-то, поделиться какой-то важной тайной, поведать о том, что произошло здесь много лет назад.
- Этот портрет написан к моему последнему дню рождения, - произнёс знакомый голос у неё за спиной.
Заворожённая невероятным зрелищем, Сара и не заметила, как село солнце и замок вновь вернулся к своей странной жизни.
Обернувшись и встретившись взглядом с супругом, молодая графиня убедилась в правоте его слов. Тот же рост, та же стать, даже глаза не утратили своего чудесного оттенка – хотя теперь в них отражается опыт веков, которые оказались очень нелёгкими.
- В тот день я сделал предложение Агнессе, - продолжал граф, говоря словно сам с собой. – Она была моей дальней родственницей, сиротой, которую я взял под свою опеку. Я почти не надеялся на взаимность, ведь Агнесса была гораздо моложе – но она сказала «да», и сказала искренне. Однако, видимо, какие-то силы не захотели нашего счастья. Потому что спустя неделю на подвластных мне землях появилось чудовище, тварь, которая выпивала кровь из живых людей, чтобы поддерживать своё существование. Когда её жертвой стал мой сын Герберт, я взял меч, что передавался в нашем роду из поколения в поколение, освятил его в церкви и вышел на битву с чудовищем. Надо сказать, что бой не был напрасным – эту тварь я убил. Но Герберта было уже не спасти. И меня тоже, потому что тварь успела меня укусить.
Сара вздрогнула – на какой-то миг ей показалось, что древнее зло затаилось в углу замка, уже погрузившегося в ночную темноту, и теперь наблюдает за ними обоими. Она прижалась к мужу, крепко обняла его, словно пытаясь защитить от всего плохого.
- Ненавижу ли я теперь то чудовище, которое сделало меня себе подобным? – задумчиво произнёс граф. – Наверное, нет. Ведь его, как и меня долгие годы, сводила с ума жажда крови, оно не было властно над собой. И если ещё могло что-то понимать – наверное, очень тосковало по прежней жизни, когда было человеком. Все мы когда-то были людьми… Возможно, его ещё можно было вернуть. Возможно, это сумел бы сделать Антонин, живи он в то время. Но стрелки часов назад не переведёшь, и от моей руки это существо умерло окончательно. Моей же первой жертвой как вампира стала Агнесса, которую я любил больше жизни. Да, на следующую же ночь она восстала из гроба – но уже не была прежней Агнессой. И меня возненавидела за то, что я её убил. Она и сейчас обитает в замке – но мы стали друг другу чужими. Она очень скоро нашла утешение в объятиях одного из обращённых мною вампиров – кажется, его зовут Карл, - а я остался один.
- Но вы больше не один, - поспешно сказала Сара. – У вас есть я, а у Агнессы – Карл. Если вам хорошо со мной, и им хорошо вдвоём…
- Вы правы, моя дорогая, - наклонившись, граф нежно поцеловал её. – У них есть своя жизнь, а у нас есть своя. И надо будет пригласить в замок реставратора, чтобы он восстановил этот портрет. Глядя на него, я хотя бы смогу увидеть своё лицо.
Их разговор прервал Герберт, выскочивший откуда-то из-за угла и без всякий церемоний бросившийся на шею отца.
- Он не пришёл! – едва ли не рыдал белокурый вампир, уткнувшись лицом в отцовский камзол. – Мой Антонин ко мне не приходит уже вторую ночь подряд! Вчера я прождал его от заката до рассвета, но напрасно! Что, если с ним несчастье? Что, если его пальцы никогда больше не коснутся клавиш моего клавесина, если мы никогда больше не сыграем с ним в четыре руки, никогда больше…
- Успокойтесь, сын мой, - граф ласково обнял Герберта за плечи, провёл рукой по волосам. – Антонину наверняка помешали какие-то дела, и чтобы выяснить, какие именно – лучше всего навестить его в трактире госпожи Шагал.
- Вы правы, отец, - Герберт тут же успокоился и даже попытался улыбнуться. – Я навещу Антонина в деревне, ведь в трактир-то я…
- Тихо, - резко оборвал его граф. – Разве вы забыли о нашем секрете?
- Да, отец, - белокурый вампир виновато склонил голову. – Искренне об этом сожалею. Но я надеюсь, что вы всё же отпустите меня…
- Разумеется, - отвечал Кролок. – Но очень прошу вас в будущем быть осмотрительнее.
Сара проводила Герберта взглядом. Она прекрасно поняла, о чём чуть было не проговорился сын графа: трактир Шагалов больше не был защищён от вампиров, но подданные графа ни в коем случае не должны были об этом узнать – иначе слишком велик для них будет соблазн насытиться человеческой кровью.
Зайдя в ту же ночь в библиотеку, Кролок не ожидал застать там Агнессу. С того бала, на котором Сара Шагал стала его женой, а подданные остались без долгожданного обеда, он почти и думать забыл о низших упырях. Об упырице же, которая когда-то была его возлюбленной Агнессой, граф обычно старался не вспоминать вообще.
Заслышав его шаги, бесшумные для людей, но не для вампиров, Агнесса оторвалась от книги, которую читала. Бросив беглый взгляд на раскрытую страницу, Кролок заметил рисунок, изображающий девушку в роскошном голубом платье.
- Приветствую вас, мой повелитель, - Агнесса опустила глаза в соответствии с неписаным этикетом замка. – Я… решила сшить себе платье. Моё, как вы видите, уже утратило свежесть…
Кролок с трудом сдержал усмешку, услышав такое. Платье, которое было на Агнессе сейчас, люди постыдились бы отдать и служанке: драгоценный некогда наряд за века превратился в лохмотья, как и лицо упырицы, сохранившее лишь отдалённое сходство с человеческим. Череп, обтянутый кожей, ввалившиеся глаза, постоянно торчащие изо рта клыки – втягивать их низшие упыри не умели…
- Это прекрасное платье, - улыбнулся граф, внимательно вглядевшись в рисунок. – И я уверен, что Карл непременно его оценит.
- Вам… в самом деле хочется, чтобы я в этом платье понравилась Карлу? Вам это… не всё равно?
- Разумеется, не всё равно, - он мягко положил руку на плечо вампирессы, желая придать ей уверенности. – Я считаю, что вы с Карлом – прекрасная пара. И очень подходите друг другу. Вы заслуживаете счастья. Заслуживаете того, чтобы носить красивые наряды, просыпаться по вечерам в уютно обставленных комнатах, наслаждаться теплом семейного очага, улыбаться своим близким.
Он отметил про себя, что, пожалуй, Агнесса выглядит лучше, чем на балу. Лицо её было хотя и бледным, но не мертвенно-белым, губы стали чуть розоватыми…
- Вам нужно лучше питаться, Агнесса, - неожиданно для себя самого произнёс Кролок.
- Да, я знаю, мой повелитель, - смутилась она. – Но ведь нас, упырей, так много, а пищи в лесах мало… После того бала мы охотились всю ночь, но поймать добычу удалось не всем… Знаете, ведь до нас доходят разговоры, которые ведутся между господами – и некоторые из нас слышали, как господин Антонин, друг господина Герберта, говорил о том, что, возможно, у вампиров есть душа, почти как у людей. Но если это правда и мы подобны людям – то мы должны жить по-настоящему, как люди!
Агнесса забыла о смущении, глаза её теперь сверкали.
- Мы решили уехать отсюда, - заговорила она, не опуская лица. – Не все сразу, потому что нас слишком много. Большинство из нас впало в спячку, а те, кто не впал, пытаются восстановить силы с помощью крови лесных зверей. Когда это удастся – мы разбудим следующую группу, а сами уедем отсюда в дальние края. Франциск – вы, наверное, его помните, он когда-то служил пажом у императора Наполеона – составил список, в каком порядке будить спящих. Кое-кто из нас останется, чтобы помогать проснувшимся… Я, наверное, не очень связно объясняю, мой повелитель.
- Нет, я понимаю вас, Агнесса, - ответил Эммерих фон Кролок. – Я и сам сейчас переживаю те же чувства. Если наши человеческие души не погибли – то мы достойны жить, а не существовать, обитать в домах, а не на кладбище, спать в постелях, а не в гробах. И мы не должны пробовать крови людей… у которых тоже есть душа.
- Спасибо, мой повелитель… мой друг.
Тепло улыбнувшись графу, она протянула руку для поцелуя – и Кролок прикоснулся губами к её пальцам.
Не так-то просто оказалось Герберту добраться до приятеля. Окно в комнате Антонина оказалось наглухо закрыто ставнями, так что привычным путём в гостиничный номер не проникнуть было никак. Пришлось входить по-людски, то есть через дверь – и стоило вампиру появиться в трактирной зале, как на него тут же набросилась госпожа Шагал с расспросами, как поживает её любимая дочка и почему не пришла в этот вечер её навестить. С трудом Герберту удалось отбиться от хозяйки – и тут же путь ему преградил профессор Абронзиус.
- Не стоит беспокоить моего ассистента, господин виконт, - заступив на нижнюю ступень ведущей на второй этаж лестницы, профессор потрясал зонтиком так, словно желал проткнуть им Герберта насквозь. – Ему нездоровится, после того как вчера он поужинал крольчатиной, на которую у него аллергия. Я не могу рисковать здоровьем своего помощника, пуская к нему посторонних в такое время…
Что же, придётся забыть об осторожности. Совсем чуть-чуть.
Приподняв профессора в воздухе, Герберт отставил его с дороги – и, не дав опомниться, помчался вверх по ступенькам. Со стороны могло показаться, что здоровому сильному парню помешал на дороге старик, и тот заставил его убраться, ухватив за грудки. Не слишком вежливо – но чтобы сотворить такое, совсем не обязательно быть вампиром.
Ворвавшись сломя голову в комнату Антонина, Герберт испугался по-настоящему.
Потому что его друг лежал в постели, прикрыв глаза – это посреди ночи-то! – а всю его кожу покрывали огромные красные ожоги, словно Антонина кто-то пытал калёным серебром.
Мгновенно оказавшись у изголовья кровати, Герберт хотел было коснуться ладонью лба больного – но что, если от прикосновения ему станет ещё хуже?
- Антонин, дорогой мой друг, что с тобой могло случиться? Что за изувер оставил эти жуткие ожоги, кто вообще посмел причинить тебе боль?
Голос его дрожал, словно сын графа готов был заплакать.
Заслышав стенания Герберта, Антонин приоткрыл глаза.
- Не горюйте, жить я буду, - он попытался улыбнуться. – Что вам сказал профессор?
- Он нёс какую-то околесицу, - всхлипнул Герберт. – О том, что у вас аллергия на крольчатину! Этот старый глупец посчитал, что я поверю в такую чушь!
- Но это чистая правда, - возразил Антонин. – Вчера вечером, проснувшись, я заказал себе на ужин кролика – и вскоре после трапезы у меня по всему телу высыпали красные пятна! Согласен, их и вправду можно принять за ожоги - но профессор Абронзиус, осмотрев меня, пришёл к выводу, что у меня аллергия на кроличью кровь. Сейчас мне уже лучше – пятна почти не зудят, глаза перестали болеть от света, хотя открывать их лишний раз всё равно не хочется. Профессор ведь так и не знает, что вы такой же вампир, как и я - а я попросил его не пускать посторонних и всем говорить, что меня сразила аллергия, только о подробностях не распространяться.
Антонина так развеселила история сражения на лестнице, что он немного приподнялся на постели. А вот Герберт, поражённый внезапной догадкой, схватился за голову и рухнул на стул.
- Антонин, - с трудом выговорил он, - ведь эти пятна у тебя поначалу жглись? А любой свет резал глаза, верно? И началось это почти сразу после того как ты попробовал кролика?
- Да, всё так, - подтвердил Антонин, не понимая, что так потрясло его приятеля.
- Антонин… - слова давались Герберту с трудом, горло перехватывало. – Когда это случилось со мной и отцом… Триста лет назад… Мы не хотели быть чудовищами. Особенно отец, который не находил себе места, из-за того что невольно убил свою невесту… впрочем, ты об этом не знаешь. Но ведь мы поначалу пытались бороться, искали для себя другую пищу… Пытались пить кровь свиней. Но ничего не вышло! От глотка свиной крови вся кожа у нас покрывалась ожогами, словно от святой воды, глаза не видели ничего и в то же время болели от нестерпимого света, будто от зрелища распятия… Отец знал о поверье, согласно которому высшие вампиры способны пить лишь человеческую кровь – и решил, что ему остаётся отныне только подчиниться судьбе! Но, Антонин… Если это была не судьба, а аллергия… Ведь аллергия может передаваться по наследству, верно? Тогда, возможно, на кровь других зверей у нас аллергии нет?
- Да, вполне возможно, - немного растерянно проговорил Антонин. – Вы хотели бы это проверить?
- Я обязан это проверить, - усидеть на стуле Герберт больше не мог. – Это в любом случае мой долг перед отцом, и… Антонин, я ведь так и не ел с той ночи, когда в лесу мне попался Шагал. А это было ещё до бала.
***
Однажды тёплым весенним вечером по дороге, которая с давних времён вела от ворот замка, скакали две лошади. На гнедом коне уверенно восседал всадник в расшитом причудливыми узорами камзоле и роскошном чёрном плаще, белая лошадка несла на себе молодую женщину, которая с непривычки изо всех сил вцеплялась в поводья и крепко сжимала губы, не желая выдать своей робости.
Не так давно здешние края покинул профессор Абронзиус, стремясь поделиться с учёным миром результатами своих уникальных исследований. За ним последовал Антонин – как ассистент и объект изучения.
Герберт заявил, что без Антонина ему будет скучно, потому что некого больше учить игре на клавесине. Чтобы утешить сына, граф напомнил ему, что мир велик, в нём есть и другие клавесинисты, которым наверняка пригодится опыт музыканта с трёхсотлетней практикой. А там, глядишь, и с Антонином пересекутся пути – у бессмертных всегда есть надежда на новую встречу. Герберт, погрустив, признал правоту отца и собрался в дорогу за одну ночь – так не терпелось ему увидеть мир после трёх веков затворничества в замке.
Что же, возможно, это к лучшему. Наследнику древнего рода Кролоков давно уже пора было стать самостоятельным и найти собственный путь в вечной жизни.
Свернув с дороги, всадники углубились в лес. Там ещё лежал снег, но сквозь сугробы начинали пробиваться первые весенние цветы. Ведь как бы ни сильна была зима, она всегда сменяется весной – это прекрасно знали и графиня фон Кролок, и её супруг.
Спешившись, Эммерих подхватил Сару на руки и закружил в воздухе, наслаждаясь каждым ударом её сердца, каждым звуком её дыхания, вбирая в себя исходивший от неё дивный запах. Близость человеческой крови, скрытой под белой кожей молодой женщины, не пробуждала в нём голода: в этот вечер супруги уже успели поужинать куропаткой, от которой Эммериху досталась кровь, а Саре вскоре после того – обжаренное Куколем мясо. Аллергией на куропаток Эммерих фон Кролок не страдал.
Почуяв внезапно посторонний запах, граф насторожился – но это был всего лишь Шагал, который, видимо, забрёл сюда, скитаясь по окрестностям. К счастью, бывший трактирщик и сам обладал вампирским чутьём – а потому поспешил убраться, чтобы не мешать уединению своих титулованных родственников.
Оставив позади влюблённую пару, Йони направился в сторону деревни. Видимо, опять собирался отнести Ребекке дров или хвороста.
Вампирское бытие оказалось для Йони совсем не сладким. Жажда крови бывшей служанки не давала ему покоя все эти месяцы, и Шагал приходил в настоящее отчаяние от мысли, что её ничем не унять до той поры, пока Магда не умрёт от старости. Либо пока Йони до неё не доберётся – а поди узнай, куда тот студент её увёз!
Понимая, что проклятие стало наказанием за прелюбодеяние, Йони наконец решился: он искупит свой грех хотя бы посмертно. И с тех пор вот уже месяц он появлялся у трактира каждую ночь, принося то дров для печи, то добытого в лесу зверя или птицу. Забравшись по стене, посматривал в окно на спящую жену – но внутрь войти не пытался, опасаясь чеснока.
Надо сказать, что после первой же ночи Йони и впрямь почувствовал себя лучше и принялся за работу с утроенным рвением. Так, глядишь, дойдёт и до того, что Ребекка рискнёт однажды заговорить со своим необычайным помощником, а потом и в дом пригласит…
Эммерих фон Кролок хорошо понимал, чем это может грозить. Сегодня же он скажет Саре, чтобы та уговорила свою мать освятить трактир. Самому Шагалу это не помешает, ведь тот в прежней жизни был иудеем – а вот других подданных графа, чьи намерения могут быть не столь чисты, сила креста остановит. Всё равно Антонин уже съехал…
Но разговор о делах подождёт.
Пока же они с Сарой будут просто наслаждаться этим весенним вечером, ароматами и теплом едва заметного ветерка, будут любоваться звёздным небом, что проглядывает меж древесных крон, слушать лесные шорохи, мечтать…
Его чувства так и не стали человеческими, а нежность, которую вызывала в его сердце молодая графиня, лишь отдалённо напоминала ту влюблённость, о которой поэты пишут стихи. Но, возможно, любовь у каждого своя и не стоит сравнивать себя с другими? Оттого, что твоё чувство не похоже на чужое, оно не становится менее важным и тем более не становится мороком. Мороки же порождаются сомнениями, недоверием к самому себе, страхом. А это – оружие господина из дворца с серыми стенами, обманщика сердец, которому дают силы отчаяние и боль других созданий.
И хозяин серого дворца никогда не должен обрести власть над душами.
Автор: Танья Шейд
Размер: миди
Пейринг/Персонажи: Граф/Сара, Герберт, мельком Альфред/Магда
Категория: гет
Жанр: AU, романтика, драма, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: OOC, насилие, НМП, смерть второстепенного персонажа
читать дальше- Так и не покажешь? – Герберт, нежно любимый сын графа фон Кролока, вновь попытался заступить дорогу Куколю. – Говоришь, какой-то юноша моему отцу послание шлёт? Интересно, а почему ему, а не мне? И что за юноша такой? Ну-ка рассказывай!
Сжигаемый любопытством, вечно молодой и прекрасный вампир вертелся чуть ли не волчком, поминутно облизывал клыки – но понимал всю тщетность своих усилий. Слуга никогда не отдаст ему того, что предназначается отцу – а значит, выведать секрет можно только хитростью. Вздохнув, Герберт в один миг превратился из бессмертной бестии в добропорядочного светского господина и уступил Куколю дорогу в отцовский кабинет. Однако сам, оставаясь за дверью, навострил уши – которые даже без усилий могли услышать, как шуршит мышь в другом конце замка.
Проснувшись в гостевой комнате в трактире, что ещё недавно принадлежал Йони Шагалу, Альфред не сразу открыл глаза – очень уж не хотелось расставиться с грёзами, где они с Магдой бродили по улицам весеннего Кёнигсберга и Магда была так счастлива, что Альфред освободил её от скучной жизни в глуши и показал ей большой широкий мир.
Однако профессору Абронзиусу не было никакого дела до мечтаний влюблённого юноши. Настойчиво тряся Альфреда за плечо, он уговаривал его спуститься вниз, потому что, по его словам, там происходило нечто, угрожающее будущей карьере начинающего учёного.
В зале Альфреду открылась странная картина: Ребекка яростно спорила о чём-то с Сарой, а Магда стояла, потупив глаза и явно желая что-то сказать, но не смея прекословить своей хозяйке.
- Наконец-то вы пришли, сударь! – Ребекка прямо-таки расцвела. – Не дело матери самой дочь сватать, но я уж прошу вас: возьмите за себя Сару, увезите с собой, подальше от упырей этих! Ведь красавица она у меня, не пожалеете, а эти мертвяки в ваши края не сунутся! Порадуйте сердце старой матери!
Такого поворота Альфред не ожидал. И как ему теперь быть? Сказать, что его сердце уже принадлежит Магде? Но тогда получится, что он бросает Сару в беде. Послушаться Ребекки и забрать с собой Сару? Но это будет предательством по отношению к Магде.
На выручку ему неожиданно пришла сама Сара.
- Да что же вы говорите, матушка! – голос её звенел от возмущения. – Я же весь день объясняю вам, что я замужняя дама, а потому не могу обвенчаться с другим! Не может у женщины быть двух мужей, а я своему супругу верна! Пожалуйста, не позорьте меня перед людьми, не выставляйте распутницей!
Ребекка залилась слезами, а Альфред ничего не мог сделать. Неизвестно, сколько он простоял бы так, досадуя на свою беспомощность - если бы дверь трактира вдруг не распахнулась.
В уютный зал ворвался порыв вьюги - а следом вступил и тот, чьё имя здешние обитатели не могли произнести без содрогания. Нежданный посетитель вынул из-под плаща лист бумаги и протянул его Ребекке.
- Я здесь по просьбе вашего постояльца, - раздался его голос. – Надеюсь, вы не откажете умирающему в последнем желании?
Взглянув на записку, госпожа Шагал не сказала больше ни слова. И не пыталась помешать графу фон Кролоку, когда тот проследовал наверх, в один из гостевых номеров, словно развешанные повсюду связки чеснока совсем не пугали его.
Запах крови так ударил графу в ноздри, что на миг он едва не потерял власть над собой, превратившись в безумного зверя, почуявшего добычу.
Однако многолетняя привычка держать лицо взяла верх, и Кролок с любопытством взглянул на обитателя этой комнаты – которой, судя по всему, даже без его вмешательства скоро пришлось бы стать усыпальницей.
Тот же с неимоверным усилием оторвал голову от подушки и проговорил:
- Доброй вам ночи, мой господин.
В речи его слышался иностранный акцент, но не это сейчас было важно.
- Так это ты – Антонин, что послал мне письмо? – в голосе графа прозвучали нотки, выдававшие искренний интерес и ещё – поспешность.
- Да, мой господин, - отвечал юноша, которого назвали Антонином. – И я буду благодарен вам целую вечность, если вы исполните мою просьбу. Ведь вам это ничего не стоит, а мне вы спасёте жизнь.
- Ты зовёшь это жизнью? – с презрением произнёс Кролок. – Глупец! То, о чём ты меня молишь – хуже смерти, это отвратительное подобие жизни, существование без души, с одной лишь вечной жаждой, тоской по свету, которого ты никогда больше не сможешь обрести! Пожалуй, ты отчасти нравишься мне своей дерзостью – поэтому я говорю тебе всё это, вместо того чтобы перегрызть горло сразу же. Как только тебя коснутся мои клыки – душа твоя погибнет, глупый юноша.
- Душа человека бессмертна, - прозвучал спокойный ответ Антонина. – Она пребудет вечно, и никакая сила не способна её уничтожить. Разве вас не учили этому во времена вашей молодости? Ведь вы человеком родились, разве не так? Почему же вы считаете, что ваши клыки могут погубить то, что создано самим Творцом? Почему считаете, что ваша собственная душа умерла, когда много лет назад вашей шеи коснулись чужие клыки? Как вы могли в это поверить, если это противоречит всему, во что вы верили раньше?
- Ты считаешь себя философом, - в голосе графа на миг послышалась едва заметная нотка горечи. – А что ты скажешь на это?
Он встал во весь рост перед большим зеркалом, что висело по правую руку от кровати – и то отразило пустоту.
- Мы не живём, - глухо произнёс вампир. – Нас нет. Мы – это пустота, занявшая место наших душ. Твой разум может заблуждаться, но разве не веришь ты своим глазам?
- Вы полагаете, что душа – это отражение? – спросил Антонин. – А почему же тогда в зеркале видны предметы, которые мы зовём неодушевлёнными? Эта кровать, одеяло, стены – они не имеют души, но в зеркале отражаются. Разве это не доказывает, что ни отражение в зеркале, ни его отсутствие не имеют к душе никакого отношения?
Слабость заставила юношу умолкнуть на пару секунд, затем он заговорил снова.
- Я знаю, что вампир после обращения испытывает невыносимую жажду. Вот почему перед вашим приходом я воспользовался новым экспериментальным устройством для переливания крови, чтобы сохранить часть своей крови в сосуде. Сразу же после обращения я её выпью, и таким образом смогу утолить жажду, не причинив никому вреда. Поскорее же! Если я умру – поздно будет и для меня, и для вас.
Наивный мальчик! Пожалуй, графу стало даже жаль его. Начитался учёных книг и воображает себя мудрецом. Впрочем, почему бы не пойти бы ему навстречу, если он так просит?
- Ты сам пожелал стать моей добычей, - проговорил Кролок чуть менее уверенно, чем обычно. – И я подарю тебе бессмертие.
Его клыки пронзили кожу человека. Юноша же смотрел на него с бесконечной надеждой, как на врача, который спасёт его от тяжёлой болезни…
Кролок жадно глотал хлеставшую из раны жидкость, и каждая её капля дарила ему невыразимое словами наслаждение. Тело его словно оживало - клетка за клеткой, сердце, казалось, готово было вот-вот забиться. С каждым глотком приходила новая волна тепла, разгоняющего могильный холод.
Не хватало лишь привычного горьковатого привкуса… Почему?
Кровь его жертв всегда давала вампиру несколько мгновений блаженства – но она давала и боль, без которой это блаженство не могло существовать. Сейчас же боли не было, жидкость, капля за каплей возвращающая ему силы, походила не на дурманящее вино, а на чистейшую родниковую воду! Возможно, это потому, что он не отбирает жизнь, а даёт её?
В пустой комнате Эммерих фон Кролок смотрел на тело юноши Антонина, который вот-вот должен был вернуться в этот мир. Кровь, припасённая Антонином для себя, не волновала его совершенно, потому что жажда прошла полностью – впервые за много веков.
Что говорил этот странный юноша? Душа бессмертна, её невозможно уничтожить... Но это значит, что и его душа не умерла? Она должна где-то быть, даже если её нет в теле?
Лунный свет заливал комнату, столь яркий, что, пожалуй, и человеку всё вокруг было бы видно словно при солнце.
Кролок протянул руку, подставляя её лунному лучу. Часть лучей отражалась от зеркала, и в причудливых бликах на полу отражённый свет смешивался с истинным… Или, возможно, он и был истинным, лишь ослаб из-за того, что ему пришлось оттолкнуться от зеркальной поверхности? Ведь его источник – всё та же луна. Нет, нет, луна лишь отражает солнечные лучи, как зеркало…
Зачем он обо всём этом думает? Лучи, посланные солнцем, до вампиров не доходят, потому что само солнце ночью скрывается за горизонтом. Но они достигают ему подобных, отражённые луной! Как могло получиться, что все эти годы благодаря луне солнце посылало ему свой свет, вопреки всем препятствиям, воздвигнутым природой и мистическими законами - а он понял это лишь сейчас?
Что, если его душа, хотя и разлучённая с телом, по-прежнему пытается достучаться до него сквозь преграды мироздания – а он не видит этих знаков, не может их распознать? Случалось ли с ним нечто такое, что возможно было бы истолковать как послание души?
На луну набежала туча, и в комнате сразу стало темнее – сквозь завесу лучи пробивались с трудом. Но те, что пробивались, были настоящими, хотя и казались такими тусклыми…
Понимание истины поразило того, кто столько лет был владыкой немёртвых. Как можно было оставаться таким слепым все эти годы? Как, почему он допустил, чтобы его поработил морок?
Ведь очарование, столь похожее на любовь, которое раз за разом пробуждали в нём приглашённые на бал девушки, было не чем иным, как зовом его души! Каждой из своих невест он говорил правду, которую считал ложью, с каждой он мог бы найти свою судьбу – и каждую терял, когда разум ему застилала жажда крови.
Если бы только можно было исправить то зло, которое причинил он этим девушкам и другим людям!
Но пока есть жизнь – есть и надежда. А мертвец – это лишь тот, кто спит в гробу вечным сном, кто не желает уже ничего и не нуждается в пище.
Он едва не пропустил мгновение, когда Антонин начал пробуждаться. Вот шевельнулись веки юноши, вот приоткрылся рот, в котором виднелись заострённые зубы. Поспешно схватив сосуд, Эммерих фон Кролок поднёс его к губам Антонина. Рывком поднявшись, тот вцепился в сосуд обеими руками и принялся жадно пить, не замечая ничего вокруг. Затем, покончив со своим первым в новой жизни завтраком, отбросил сосуд прочь и улыбнулся графу счастливой улыбкой.
- А я ведь думал, что вы войдёте через окно, - признался он. – Здесь ведь кругом чеснок. Не мешает?
- Хорошая у тебя привычка – приглашать гостей в дом через окно, - притворно возмутился Кролок. – Книги ты, видимо, читаешь, но не по этикету. И в жизни после смерти ты разбираешься вовсе не так хорошо, как полагаешь. Иначе знал бы, что, пригласив в человеческое жилище высшего вампира, ты отдал весь этот трактир во власть немёртвых…
- Что?
Кролок победно усмехнулся – наконец-то ему удалось увидеть Антонина растерянным!
- Отныне я могу входить сюда сколько угодно, как и любой из моих подданных, - намеренно чеканя слова, проговорил он. – И чеснок меня не остановит. Как и моего сына, которому, наверное, уже надоело прятаться за выступом возле окна. Залезайте же внутрь, Герберт, в комнате вам будет удобнее. Наш с Антонином разговор вы слышали, так что секретов между нами нет.
Сын графа, до того висевший на стене трактира, прижавшись к ней, как ящерица, тут же оказался внутри и первым делом старательно обошёл вокруг Антонина, словно желая осмотреть его со всех сторон.
- А ты мил, - заявил он, с удовольствием запуская руку в волосы юноши. – Пожалуй, я с удовольствием научу тебя играть на клавесине, если примешь моё приглашение в замок.
- Правда, мой господин? – Антонин, которого сначала немного смутил такой восторг графского сына по поводу его персоны, теперь, казалось, даже обрадовался. – Вы клавесинист? Тогда вы сделаете мне настоящий подарок: я всегда так любил звучание клавесина, но люди, увы, сейчас отдают предпочтение фортепиано…
- Договориться вы сможете и позже, - вмешался граф. – Сейчас вы, Герберт, покинете трактир через окно, а ты, Антонин, последуешь за мной. Мне нужно отсюда кое-что забрать, прежде чем возвращаться в замок. И вот что ещё, Герберт… никому из моих подданных не говорите, что этот трактир уже не защищён от вампиров.
- Ну чего вы все испугались? – в который уже раз говорила Сара. – Будь мой супруг вампиром, он не смог бы сюда войти – ведь вампиры боятся чеснока! Сколько можно обвинять Эммериха невесть в чём! Почему вы во мне не подозреваете вампира? Ведь я провела в родовом замке Кролоков более суток, и его хозяева уже десять раз убили бы меня, если бы были вампирами!
- А может, ваша дочь права, госпожа Шагал? – робко предположил Альфред. – Ведь мы не видели раньше никаких вампиров, кроме ваш… кроме того, который пытался напасть на Магду. Почему вы решили, что граф фон Кролок – вампир? Потому что он пришёл в трактир посреди ночи? Но мы с профессором Абронзиусом тоже появились здесь ночью! Или потому, что его слуга – горбун? Как учёный я могу сказать вам точно, что искривление позвоночника не имеет никакого отношения к нечистой силе…
- Спасибо тебе, Альфред, - у Сары на глаза навернулись слёзы. – Спасибо за такие слова. Если бы я могла хоть как-то тебя отблагодарить… Ах!
С возгласом радости Сара обернулась навстречу своему любимому, который незаметно спустился в залу. С ним был Антонин, приезжий юноша, который появился в их краях около месяца назад, но очень скоро тяжело заболел.
Сейчас, однако, Антонин казался вполне здоровым и очень счастливым.
- Вот человек, которому я только что спас жизнь, - произнёс граф. – Его болезнь зашла так далеко, что ему пришлось заглянуть в глаза смерти – а такое ни для кого и никогда не проходит даром. Поэтому, возможно, кто-то из вас может найти в нём что-то странное, не поддающееся разумному объяснению… Но что бы ни случилось, всегда помните, что это – человек, у которого есть душа. И ещё кое-что. В вашем трактире есть служанка по имени Магда. Постарайтесь как можно скорее найти для неё жениха в другой деревне, подальше отсюда, а ещё лучше – в городе. Это всё, что я должен был сказать. А теперь отдайте мне мою жену.
В полной тишине Сара подошла к своему супругу. Тот нежно поцеловал её в лоб, затем взял под руку – и они ушли.
Сани мчали их сквозь зимний лес, а луна, необычайно яркая этой ночью, сияла прямо над головами. Сара глаз не сводила с Эммериха. Каким же красивым он был без маски – она запомнила это ещё с первой встречи! Как нежны его поцелуи, каким умиротворением сияют глаза, в которых раньше можно было увидеть лишь голодный блеск, смешанный с затаённой печалью. Отныне Сара была уверена, что всё плохое осталось позади, и впереди их ждёт одна лишь радость.
- Мы ведь теперь всегда будем жить в вашем фамильном замке, правда, милый? – спросила она с улыбкой. – Он такой красивый, вот только убраться там немного придётся… Но зато как там всё потом засверкает! И наши дети будут бегать по его коридорам, а потом – учиться верховой езде в замковом дворе…
- Всё так и будет, как вы говорите, Сара, любовь моя, - повернулся к ней Эммерих. – Вот только, увы, я не смогу быть с вами вместе всегда. Эта ночь воскресила во мне человека, а потому я больше никогда не смогу убивать. Но и жить без крови других людей я тоже не могу. Мне остаётся только одно: покидать иногда замок и уезжать в город. Там я мог бы иногда навещать в больнице умирающих – возможно, кто-то из них захочет принять от меня вечную жизнь, взамен напитав меня своей кровью, как это случилось с Антонином. К тому же способу питания придётся прибегнуть и Герберту. Он невольно стал свидетелем того, что произошло со мной – и потому тоже больше не может убить. Как же я сейчас жалею о том, что я – высший вампир! Будь я таким, как мои подданные, мне не пришлось бы тайком прокрадываться в больницы, чтобы поесть!
- Мы найдём выход, - быстро заговорила Сара. – Обязательно. Вы говорите, что тот юноша Антонин, которому вы спасли жизнь – начинающий учёный, а ещё у нас в трактире, то есть в трактире моей матушки, живёт сейчас профессор, который изучает вампиров! Вот пусть он и изучает Антонина – наверняка тот будет только рад послужить науке! Всё будет хорошо, милый мой Эммерих. Вы уже смогли сохранить мне жизнь, спасти жизнь другому человеку, научились слышать зов вашей души и отличать истину от морока – так сумейте же и поверить в чудо, как в ночь нашей встречи в него поверила я!
- Я постараюсь, - очень серьёзно ответил граф, глядя ей в глаза.
Дни и ночи побежали своим чередом. В деревне постепенно начинали забывать о невероятных событиях, что развернулись в трактире Шагала – а может, просто не хотели вспоминать. Ну, загрызли трактирщика волки, ну, вышла его дочка за какого-то богатого господина – что же в этом особенного? И какая разница, чем занимаются в своём номере заезжие иноземцы, что называют себя учёными?
Честно говоря, одному из этих учёных, по имени Альфред, не терпелось завершить все эти вампирские дела и уехать домой в Кёнигсберг с красавицей Магдой. В конце концов ему удалось убедить профессора, что из Антонина получится более надёжный ассистент, тем более, что этого ассистента можно ещё и изучать, не тратя силы на поиски таинственных вампиров в каком-то полуразвалившемся замке.
Сам Антонин чувствовал себя неплохо, на голод не жаловался. Возможно, потому, что первой его трапезой стала собственная кровь, а возможно, благодаря разработанной им экспериментальной диете, действие которой он проверял лично на себе, записывая результаты в дневник. Суть диеты заключалась в том, чтобы питаться хотя и понемногу, хотя и звериной кровью - но трижды в сутки, как это принято у людей. Таким образом, организм постепенно привыкнет к тому, что без пищи его не оставят, и не станет бить тревогу.
Виделся Антонин и с вампирами в замке: Герберт сдержал обещание обучить новообращённого игре на клавесине, и порой они проводили в покоях графского сына ночи напролёт, что очень не нравилось Абронзиусу – ведь он из-за этих уроков музыки лишался доступа к объекту своих исследований.
Герберт же сиял от радости: у его ученика оказался прекрасный музыкальный слух, а обострённые чувства вампира позволяли Антонину различать в любой мелодии тончайшие оттенки.
Ребекка вконец смирилась с замужеством дочери, благодаря тому что Сара нередко навещала её в сопровождении слуги и каждый раз первым делом просила у матери зеркальце – якобы для того чтобы поправить причёску, на деле же для того чтобы мать видела: в вампира она не превратилась, страшный граф фон Кролок не сделал её порождением ночи, и вообще они счастливы вместе.
С отцом Сара виделась каждую ночь. Йони Шагал старался казаться вполне довольным новой жизнью, но что-то его угнетало, и Сара это понимала. Они никогда не были особенно близки, но отец есть отец, и в сердце дочери он всегда будет занимать особое место. А поскольку разговорить Йони молодой графине фон Кролок не удавалось, то порой бессилие всерьёз омрачало её дни в замке – но ночью рядом был Эммерих, а потому Сара снова верила, что всё в конце концов будет хорошо.
Желая скрасить одинокие дневные часы, молодая графиня нередко бродила по заброшенным коридорам замка, забиралась в самые потайные комнаты, в которых даже хозяин, наверное, не бывал веками.
Старинный портрет, покрытый паутиной, привлёк её внимание сразу же. Искусный художник, имени которого, наверное, теперь никто и не вспомнит, изобразил на картине господина в парадном одеянии, с гордой осанкой, в одной руке – шпага, на которую тот опирается, словно на трость, в другой – роскошная шляпа, украшенная перьями.
Лица было не разглядеть: холст на его месте был содран, словно кто-то в ярости полоснул по нему острым ножом… или когтями. Лишь глаза, живые, ярко-синие, по-прежнему взывали к зрителю, словно их обладатель желал рассказать что-то, поделиться какой-то важной тайной, поведать о том, что произошло здесь много лет назад.
- Этот портрет написан к моему последнему дню рождения, - произнёс знакомый голос у неё за спиной.
Заворожённая невероятным зрелищем, Сара и не заметила, как село солнце и замок вновь вернулся к своей странной жизни.
Обернувшись и встретившись взглядом с супругом, молодая графиня убедилась в правоте его слов. Тот же рост, та же стать, даже глаза не утратили своего чудесного оттенка – хотя теперь в них отражается опыт веков, которые оказались очень нелёгкими.
- В тот день я сделал предложение Агнессе, - продолжал граф, говоря словно сам с собой. – Она была моей дальней родственницей, сиротой, которую я взял под свою опеку. Я почти не надеялся на взаимность, ведь Агнесса была гораздо моложе – но она сказала «да», и сказала искренне. Однако, видимо, какие-то силы не захотели нашего счастья. Потому что спустя неделю на подвластных мне землях появилось чудовище, тварь, которая выпивала кровь из живых людей, чтобы поддерживать своё существование. Когда её жертвой стал мой сын Герберт, я взял меч, что передавался в нашем роду из поколения в поколение, освятил его в церкви и вышел на битву с чудовищем. Надо сказать, что бой не был напрасным – эту тварь я убил. Но Герберта было уже не спасти. И меня тоже, потому что тварь успела меня укусить.
Сара вздрогнула – на какой-то миг ей показалось, что древнее зло затаилось в углу замка, уже погрузившегося в ночную темноту, и теперь наблюдает за ними обоими. Она прижалась к мужу, крепко обняла его, словно пытаясь защитить от всего плохого.
- Ненавижу ли я теперь то чудовище, которое сделало меня себе подобным? – задумчиво произнёс граф. – Наверное, нет. Ведь его, как и меня долгие годы, сводила с ума жажда крови, оно не было властно над собой. И если ещё могло что-то понимать – наверное, очень тосковало по прежней жизни, когда было человеком. Все мы когда-то были людьми… Возможно, его ещё можно было вернуть. Возможно, это сумел бы сделать Антонин, живи он в то время. Но стрелки часов назад не переведёшь, и от моей руки это существо умерло окончательно. Моей же первой жертвой как вампира стала Агнесса, которую я любил больше жизни. Да, на следующую же ночь она восстала из гроба – но уже не была прежней Агнессой. И меня возненавидела за то, что я её убил. Она и сейчас обитает в замке – но мы стали друг другу чужими. Она очень скоро нашла утешение в объятиях одного из обращённых мною вампиров – кажется, его зовут Карл, - а я остался один.
- Но вы больше не один, - поспешно сказала Сара. – У вас есть я, а у Агнессы – Карл. Если вам хорошо со мной, и им хорошо вдвоём…
- Вы правы, моя дорогая, - наклонившись, граф нежно поцеловал её. – У них есть своя жизнь, а у нас есть своя. И надо будет пригласить в замок реставратора, чтобы он восстановил этот портрет. Глядя на него, я хотя бы смогу увидеть своё лицо.
Их разговор прервал Герберт, выскочивший откуда-то из-за угла и без всякий церемоний бросившийся на шею отца.
- Он не пришёл! – едва ли не рыдал белокурый вампир, уткнувшись лицом в отцовский камзол. – Мой Антонин ко мне не приходит уже вторую ночь подряд! Вчера я прождал его от заката до рассвета, но напрасно! Что, если с ним несчастье? Что, если его пальцы никогда больше не коснутся клавиш моего клавесина, если мы никогда больше не сыграем с ним в четыре руки, никогда больше…
- Успокойтесь, сын мой, - граф ласково обнял Герберта за плечи, провёл рукой по волосам. – Антонину наверняка помешали какие-то дела, и чтобы выяснить, какие именно – лучше всего навестить его в трактире госпожи Шагал.
- Вы правы, отец, - Герберт тут же успокоился и даже попытался улыбнуться. – Я навещу Антонина в деревне, ведь в трактир-то я…
- Тихо, - резко оборвал его граф. – Разве вы забыли о нашем секрете?
- Да, отец, - белокурый вампир виновато склонил голову. – Искренне об этом сожалею. Но я надеюсь, что вы всё же отпустите меня…
- Разумеется, - отвечал Кролок. – Но очень прошу вас в будущем быть осмотрительнее.
Сара проводила Герберта взглядом. Она прекрасно поняла, о чём чуть было не проговорился сын графа: трактир Шагалов больше не был защищён от вампиров, но подданные графа ни в коем случае не должны были об этом узнать – иначе слишком велик для них будет соблазн насытиться человеческой кровью.
Зайдя в ту же ночь в библиотеку, Кролок не ожидал застать там Агнессу. С того бала, на котором Сара Шагал стала его женой, а подданные остались без долгожданного обеда, он почти и думать забыл о низших упырях. Об упырице же, которая когда-то была его возлюбленной Агнессой, граф обычно старался не вспоминать вообще.
Заслышав его шаги, бесшумные для людей, но не для вампиров, Агнесса оторвалась от книги, которую читала. Бросив беглый взгляд на раскрытую страницу, Кролок заметил рисунок, изображающий девушку в роскошном голубом платье.
- Приветствую вас, мой повелитель, - Агнесса опустила глаза в соответствии с неписаным этикетом замка. – Я… решила сшить себе платье. Моё, как вы видите, уже утратило свежесть…
Кролок с трудом сдержал усмешку, услышав такое. Платье, которое было на Агнессе сейчас, люди постыдились бы отдать и служанке: драгоценный некогда наряд за века превратился в лохмотья, как и лицо упырицы, сохранившее лишь отдалённое сходство с человеческим. Череп, обтянутый кожей, ввалившиеся глаза, постоянно торчащие изо рта клыки – втягивать их низшие упыри не умели…
- Это прекрасное платье, - улыбнулся граф, внимательно вглядевшись в рисунок. – И я уверен, что Карл непременно его оценит.
- Вам… в самом деле хочется, чтобы я в этом платье понравилась Карлу? Вам это… не всё равно?
- Разумеется, не всё равно, - он мягко положил руку на плечо вампирессы, желая придать ей уверенности. – Я считаю, что вы с Карлом – прекрасная пара. И очень подходите друг другу. Вы заслуживаете счастья. Заслуживаете того, чтобы носить красивые наряды, просыпаться по вечерам в уютно обставленных комнатах, наслаждаться теплом семейного очага, улыбаться своим близким.
Он отметил про себя, что, пожалуй, Агнесса выглядит лучше, чем на балу. Лицо её было хотя и бледным, но не мертвенно-белым, губы стали чуть розоватыми…
- Вам нужно лучше питаться, Агнесса, - неожиданно для себя самого произнёс Кролок.
- Да, я знаю, мой повелитель, - смутилась она. – Но ведь нас, упырей, так много, а пищи в лесах мало… После того бала мы охотились всю ночь, но поймать добычу удалось не всем… Знаете, ведь до нас доходят разговоры, которые ведутся между господами – и некоторые из нас слышали, как господин Антонин, друг господина Герберта, говорил о том, что, возможно, у вампиров есть душа, почти как у людей. Но если это правда и мы подобны людям – то мы должны жить по-настоящему, как люди!
Агнесса забыла о смущении, глаза её теперь сверкали.
- Мы решили уехать отсюда, - заговорила она, не опуская лица. – Не все сразу, потому что нас слишком много. Большинство из нас впало в спячку, а те, кто не впал, пытаются восстановить силы с помощью крови лесных зверей. Когда это удастся – мы разбудим следующую группу, а сами уедем отсюда в дальние края. Франциск – вы, наверное, его помните, он когда-то служил пажом у императора Наполеона – составил список, в каком порядке будить спящих. Кое-кто из нас останется, чтобы помогать проснувшимся… Я, наверное, не очень связно объясняю, мой повелитель.
- Нет, я понимаю вас, Агнесса, - ответил Эммерих фон Кролок. – Я и сам сейчас переживаю те же чувства. Если наши человеческие души не погибли – то мы достойны жить, а не существовать, обитать в домах, а не на кладбище, спать в постелях, а не в гробах. И мы не должны пробовать крови людей… у которых тоже есть душа.
- Спасибо, мой повелитель… мой друг.
Тепло улыбнувшись графу, она протянула руку для поцелуя – и Кролок прикоснулся губами к её пальцам.
Не так-то просто оказалось Герберту добраться до приятеля. Окно в комнате Антонина оказалось наглухо закрыто ставнями, так что привычным путём в гостиничный номер не проникнуть было никак. Пришлось входить по-людски, то есть через дверь – и стоило вампиру появиться в трактирной зале, как на него тут же набросилась госпожа Шагал с расспросами, как поживает её любимая дочка и почему не пришла в этот вечер её навестить. С трудом Герберту удалось отбиться от хозяйки – и тут же путь ему преградил профессор Абронзиус.
- Не стоит беспокоить моего ассистента, господин виконт, - заступив на нижнюю ступень ведущей на второй этаж лестницы, профессор потрясал зонтиком так, словно желал проткнуть им Герберта насквозь. – Ему нездоровится, после того как вчера он поужинал крольчатиной, на которую у него аллергия. Я не могу рисковать здоровьем своего помощника, пуская к нему посторонних в такое время…
Что же, придётся забыть об осторожности. Совсем чуть-чуть.
Приподняв профессора в воздухе, Герберт отставил его с дороги – и, не дав опомниться, помчался вверх по ступенькам. Со стороны могло показаться, что здоровому сильному парню помешал на дороге старик, и тот заставил его убраться, ухватив за грудки. Не слишком вежливо – но чтобы сотворить такое, совсем не обязательно быть вампиром.
Ворвавшись сломя голову в комнату Антонина, Герберт испугался по-настоящему.
Потому что его друг лежал в постели, прикрыв глаза – это посреди ночи-то! – а всю его кожу покрывали огромные красные ожоги, словно Антонина кто-то пытал калёным серебром.
Мгновенно оказавшись у изголовья кровати, Герберт хотел было коснуться ладонью лба больного – но что, если от прикосновения ему станет ещё хуже?
- Антонин, дорогой мой друг, что с тобой могло случиться? Что за изувер оставил эти жуткие ожоги, кто вообще посмел причинить тебе боль?
Голос его дрожал, словно сын графа готов был заплакать.
Заслышав стенания Герберта, Антонин приоткрыл глаза.
- Не горюйте, жить я буду, - он попытался улыбнуться. – Что вам сказал профессор?
- Он нёс какую-то околесицу, - всхлипнул Герберт. – О том, что у вас аллергия на крольчатину! Этот старый глупец посчитал, что я поверю в такую чушь!
- Но это чистая правда, - возразил Антонин. – Вчера вечером, проснувшись, я заказал себе на ужин кролика – и вскоре после трапезы у меня по всему телу высыпали красные пятна! Согласен, их и вправду можно принять за ожоги - но профессор Абронзиус, осмотрев меня, пришёл к выводу, что у меня аллергия на кроличью кровь. Сейчас мне уже лучше – пятна почти не зудят, глаза перестали болеть от света, хотя открывать их лишний раз всё равно не хочется. Профессор ведь так и не знает, что вы такой же вампир, как и я - а я попросил его не пускать посторонних и всем говорить, что меня сразила аллергия, только о подробностях не распространяться.
Антонина так развеселила история сражения на лестнице, что он немного приподнялся на постели. А вот Герберт, поражённый внезапной догадкой, схватился за голову и рухнул на стул.
- Антонин, - с трудом выговорил он, - ведь эти пятна у тебя поначалу жглись? А любой свет резал глаза, верно? И началось это почти сразу после того как ты попробовал кролика?
- Да, всё так, - подтвердил Антонин, не понимая, что так потрясло его приятеля.
- Антонин… - слова давались Герберту с трудом, горло перехватывало. – Когда это случилось со мной и отцом… Триста лет назад… Мы не хотели быть чудовищами. Особенно отец, который не находил себе места, из-за того что невольно убил свою невесту… впрочем, ты об этом не знаешь. Но ведь мы поначалу пытались бороться, искали для себя другую пищу… Пытались пить кровь свиней. Но ничего не вышло! От глотка свиной крови вся кожа у нас покрывалась ожогами, словно от святой воды, глаза не видели ничего и в то же время болели от нестерпимого света, будто от зрелища распятия… Отец знал о поверье, согласно которому высшие вампиры способны пить лишь человеческую кровь – и решил, что ему остаётся отныне только подчиниться судьбе! Но, Антонин… Если это была не судьба, а аллергия… Ведь аллергия может передаваться по наследству, верно? Тогда, возможно, на кровь других зверей у нас аллергии нет?
- Да, вполне возможно, - немного растерянно проговорил Антонин. – Вы хотели бы это проверить?
- Я обязан это проверить, - усидеть на стуле Герберт больше не мог. – Это в любом случае мой долг перед отцом, и… Антонин, я ведь так и не ел с той ночи, когда в лесу мне попался Шагал. А это было ещё до бала.
***
Однажды тёплым весенним вечером по дороге, которая с давних времён вела от ворот замка, скакали две лошади. На гнедом коне уверенно восседал всадник в расшитом причудливыми узорами камзоле и роскошном чёрном плаще, белая лошадка несла на себе молодую женщину, которая с непривычки изо всех сил вцеплялась в поводья и крепко сжимала губы, не желая выдать своей робости.
Не так давно здешние края покинул профессор Абронзиус, стремясь поделиться с учёным миром результатами своих уникальных исследований. За ним последовал Антонин – как ассистент и объект изучения.
Герберт заявил, что без Антонина ему будет скучно, потому что некого больше учить игре на клавесине. Чтобы утешить сына, граф напомнил ему, что мир велик, в нём есть и другие клавесинисты, которым наверняка пригодится опыт музыканта с трёхсотлетней практикой. А там, глядишь, и с Антонином пересекутся пути – у бессмертных всегда есть надежда на новую встречу. Герберт, погрустив, признал правоту отца и собрался в дорогу за одну ночь – так не терпелось ему увидеть мир после трёх веков затворничества в замке.
Что же, возможно, это к лучшему. Наследнику древнего рода Кролоков давно уже пора было стать самостоятельным и найти собственный путь в вечной жизни.
Свернув с дороги, всадники углубились в лес. Там ещё лежал снег, но сквозь сугробы начинали пробиваться первые весенние цветы. Ведь как бы ни сильна была зима, она всегда сменяется весной – это прекрасно знали и графиня фон Кролок, и её супруг.
Спешившись, Эммерих подхватил Сару на руки и закружил в воздухе, наслаждаясь каждым ударом её сердца, каждым звуком её дыхания, вбирая в себя исходивший от неё дивный запах. Близость человеческой крови, скрытой под белой кожей молодой женщины, не пробуждала в нём голода: в этот вечер супруги уже успели поужинать куропаткой, от которой Эммериху досталась кровь, а Саре вскоре после того – обжаренное Куколем мясо. Аллергией на куропаток Эммерих фон Кролок не страдал.
Почуяв внезапно посторонний запах, граф насторожился – но это был всего лишь Шагал, который, видимо, забрёл сюда, скитаясь по окрестностям. К счастью, бывший трактирщик и сам обладал вампирским чутьём – а потому поспешил убраться, чтобы не мешать уединению своих титулованных родственников.
Оставив позади влюблённую пару, Йони направился в сторону деревни. Видимо, опять собирался отнести Ребекке дров или хвороста.
Вампирское бытие оказалось для Йони совсем не сладким. Жажда крови бывшей служанки не давала ему покоя все эти месяцы, и Шагал приходил в настоящее отчаяние от мысли, что её ничем не унять до той поры, пока Магда не умрёт от старости. Либо пока Йони до неё не доберётся – а поди узнай, куда тот студент её увёз!
Понимая, что проклятие стало наказанием за прелюбодеяние, Йони наконец решился: он искупит свой грех хотя бы посмертно. И с тех пор вот уже месяц он появлялся у трактира каждую ночь, принося то дров для печи, то добытого в лесу зверя или птицу. Забравшись по стене, посматривал в окно на спящую жену – но внутрь войти не пытался, опасаясь чеснока.
Надо сказать, что после первой же ночи Йони и впрямь почувствовал себя лучше и принялся за работу с утроенным рвением. Так, глядишь, дойдёт и до того, что Ребекка рискнёт однажды заговорить со своим необычайным помощником, а потом и в дом пригласит…
Эммерих фон Кролок хорошо понимал, чем это может грозить. Сегодня же он скажет Саре, чтобы та уговорила свою мать освятить трактир. Самому Шагалу это не помешает, ведь тот в прежней жизни был иудеем – а вот других подданных графа, чьи намерения могут быть не столь чисты, сила креста остановит. Всё равно Антонин уже съехал…
Но разговор о делах подождёт.
Пока же они с Сарой будут просто наслаждаться этим весенним вечером, ароматами и теплом едва заметного ветерка, будут любоваться звёздным небом, что проглядывает меж древесных крон, слушать лесные шорохи, мечтать…
Его чувства так и не стали человеческими, а нежность, которую вызывала в его сердце молодая графиня, лишь отдалённо напоминала ту влюблённость, о которой поэты пишут стихи. Но, возможно, любовь у каждого своя и не стоит сравнивать себя с другими? Оттого, что твоё чувство не похоже на чужое, оно не становится менее важным и тем более не становится мороком. Мороки же порождаются сомнениями, недоверием к самому себе, страхом. А это – оружие господина из дворца с серыми стенами, обманщика сердец, которому дают силы отчаяние и боль других созданий.
И хозяин серого дворца никогда не должен обрести власть над душами.
@темы: Бал вампиров, Tanz der vampire